Для дела мира мы успели сделать много доброго и важного. Америка уже не считает нас «империей зла», хотя надо признать, что зла у нас для себя хватает. Мы немало делаем, чтобы строить уютный, мирный европейский и мировой дом. Наше чувство дружбы преодолело Великую китайскую стену. Мы приобрели немало новых друзей в мире. И убедились, что они не такие плохие, как нам о них говорили. Они тоже не считают нас плохими людьми. Оказывается, можно жить, дружить и работать.
Но почему же у нас нет порядка в собственном доме? Когда в Дагестане плохо, я всегда прилетал в Москву. А когда в Москве плохо, то, скажите, куда людям лететь?
Мы говорим: все в рамках социализма! Почему же в этих «рамках» столько болезней: болеет Байкал, Арал, Волга… А когда болеет Волга, болеют Каспий, Дагестан, Россия, болит сердце каждого, кто живет в нашей стране.
Недавно у меня в гостях был дорогой мой земляк — космонавт Муса Манаров, сын стотысячного лакского народа. Я его спросил о трудностях полета. Он ответил: «Были трудности. Но самые тяжелые — это вести с нашей земли». Слова «Сумгаит», «Карабах», «Ереван», «Баку» были тяжелыми ранами в сердце Мусы и его космического брата Владимира Титова. А если бы вместо лакца Мусы Манарова и русского Владимира Титова были азербайджанец и армянин? Они бы подружились. Иначе они не смогли бы совершить заветный полет. Наш мир, наша страна — корабль. Мы все — пилоты. Почему же наступает такой болезненный период, когда слова «дружба народов» нам стало произносить неловко? Когда «чувство семьи единой» уступает чувству национального эгоизма? Дело дошло до того, что в некоторых регионах, прежде всего, вместо фамилии, имени, отчества смотрят в паспорте на графу: национальность.
В моем Дагестане пока этого нет. Лучшим разрешением национального вопроса мы считаем – не поднимать его. Но националистическая наркомания схожа с цепной реакцией. Я уже тревожусь о многоязычном Дагестане, не постигнет ли его это бедствие? Не передадут ли нашим экстремистам свой опыт другие? Ведь и в Дагестане, многоязыкие народы которого никогда не имели столкновений и разногласий, уже начали считать, в какой нации больше поэтов и министров. Те, которые хотят себе больших должностей, начали говорить от имени народа, от имени избирателей.
Я народный депутат. За меня голосовали аварцы, кумыки, русские, лакцы. И тем не менее, как человек, поэт и депутат я считаю неправомерным говорить от имени народа, подкрепляя свои суждения его авторитетом. Я излагаю собственное мнение, и если мой народ его разделяет, я рад, а если нет, значит, я что-то не понял в этой жизни и стоит об этом подумать.
— Расул Гамзатович, вы депутат Буйнакского избирательного округа. Наверное, люди, избравшие вас, поделились с вами своими заботами и болями?
— Когда-то Буйнакск, в прошлом Темирханшура, был не только столицей Дагестана, но и большим культурным центром. После революции там был аварский театр, финансовый техникум, педучилище, готовящее преподавателей национальных языков, учительский институт, в котором, кстати, я тоже учился. А теперь театр переехал в Махачкалу, педучилище и институт закрыли, ликвидировав центры духовного общения людей, превратив город в глухую провинцию. 15 лет строят Дворец культуры. То отпускают деньги на строительство, то закрывают финансирование. Кто предназначил моим избирателям жить на столь скудном духовном пайке? Я намерен задать этот вопрос на будущей сессии. Но меня беспокоит возможность не получить на него ответа. Мы создали по каждой проблеме комиссии, вместо того чтобы конкретно проблемы решить.
Беспокоит меня и судьба стотысячного лакского народа. Это народ огромной культуры. Он дал миру Абуталиба Гафурова…
— Я, Расул Гамзатович, работая прежде в Ставропольском крае, встречалась с Натальей Капиевой и помню ее слова о том, сколь много вы сделали, чтобы наследие Эффенди Капиева нашло дорогу к нашим современникам.
— Эффенди — сын очень талантливого народа. Среди лакцев есть Герои Советского Союза, лауреаты Ленинских премий. Хранительницей дома-музея Пушкина является лачка Рукижат Джалаловна Гейченко — это ли не перст судьбы? Но до сих пор лакцы не имеют своей республиканской газеты, а передачи на лакском языке по радио и телевидению скупы и не отражают полноты жизни. То же можно сказать и о других языках. Это еще одна моя боль и забота, которую я считаю одной из главных.
— Не кажется ли вам, Расул Гамзатович, что народы Северного Кавказа, кроме законного права на самобытность, во многом очень близки и имеют много общих проблем?
— В свое время существовал Северо-Кавказский край, который впоследствии был упразднен. Но он сыграл положительную роль, в особенности в деле консолидации братских народностей. Тогда мы, пожалуй, лучше знали друг друга, более непосредственно и активно общались, наши литературы и культуры находились в гармоничном взаимодействии. Но затем эта гармония была нарушена в связи с репрессивными акциями по отношению к некоторым народам. Я не собираюсь ревизовать ранее принятые решения и не предлагаю создать, допустим, Северо-Кавказскую республику или же край. Но образование какого-то единого центра как средоточия идеологической и культурной жизни, по-моему, необходимо.
Как вы знаете, сегодняшний Северный Кавказ — это два края, четыре автономные республики и две автономные области. Каждый из этих административных регионов имеет свои органы управления, творческие союзы, учреждения искусства и культуры. Но административно-территориальная разделенность невольно приводит к национальной разобщенности, культурной изоляции, что отрицательно сказывается на духовной жизни братских народов, имеющих единую историческую судьбу, много сходного в обычаях и нравах.
В Западной Германии издается журнал «Кавказ». В Турции наши некогда эмигрировавшие земляки выпускают журнал «Бурка».
Почему же у нас нет общего северокавказского журнала, театра наподобие Театра Дружбы народов в Москве? По-моему, это очень важно сегодня.
У «малых» народов должен быть общий годекан — место встречи поэтов, артистов, музыкантов, художников; ведь это они призваны и способны построить мосты от души одного народа к душе другого. Но речь идет не только о народах Северного Кавказа.
В канун нашего Съезда я и некоторые депутаты получили обращение турок-месхетинцев, чей народ стал жертвой вандализма и беззакония. «Наш народ, — пишут они, — веками жил в тех районах, откуда были высланы более ста пятнадцати с половиной тысяч жителей из 220 селений. В то самое время более 40 тысяч солдат защищали Отечество от фашизма. Среди них восемь Героев Советского Союза, три кавалера ордена Славы всех степеней. Среди этих солдат были защитники Брестской крепости и блокадного Ленинграда. Более двадцати тысяч наших братьев пали на полях сражений. Более семнадцати тысяч унесли массовые репрессии — у нашего народа нет сегодня ничего национального из-за разбросанности… исчезают национальная культура, традиции, быт…"
Такая же судьба у крымских татар, лишенных своей Тавриды, у немцев Поволжья, лишенных Волги, и других «малых» народов. История нам этого не простит. Нет тому никаких оправданий. И то, что сделано сегодня для турок-месхетинцев и крымских татар, это не решение. Надо помнить напутствие Востока выходящему на дорогу: не делай другому того, что не понравится, если он сделает тебе. Нельзя маленьких бить по голове. А ведь их трагедия продолжается. Как можно обвинить целый народ в антисоветизме? Ведь это же клевета. И, кроме того, Советская власть перед ним тоже виновата. Мы, депутаты, призванные защищать честь и достоинство каждого гражданина, не имеем права проходить мимо нарушения прав целых народов. Иначе мы дискредитируем и социализм, и перестройку, и демократию. Или они дискредитируют нас. Я думаю, что при формировании правительства нам надо было решить вопрос об учреждении министерства национальных отношений.
— Расул Гамзатович, вы говорите о сохранении души каждого народа. Но как соотнести духовность людей с тем, что у нас сейчас природа буквально вопиет о помощи, что на наших глазах губятся реки, леса, моря и сама земля, как таковая? Вы ведь уже сказали, что, когда болеет Волга, болеет Каспий и болит сердце у каждого из разумных наших соотечественников.
— В XVIII веке в Индии король Джахпура решил построить дворец и вырубить деревья в деревне Кхеджадали, где жили последователи мудрого Джамбаджи, автора 29 заветов о гармонии человека с природой. И нашлась одна женщина Амрита Деви, под руководством которой жители селения встали на защиту своих деревьев. Они обнимали деревья, прильнув к ним всем телом, и принимали смерть вместе с ними. И только когда триста людей и деревьев, слившихся в братском объятии, были убиты, король отступил. Чипко — это объятие человека и дерева, человека и природы.
Я сейчас окончил работу над книгой «Дом и пашня». Отцовский дом в Цада удалось сохранить. Горец не может без отцовского дома жить на свете. А поле, пашню — эту молитву нашу так и не удалось найти. Что на нем сейчас — какое-то строение, а быть может, кладбище? Это не просто потеря земли. вскормившей меня, в каком-то смысле это потеря частицы моей души. Нам всегда твердили, что земля — всеобщее достояние. Но раз всеобщее — значит, ничье? И никто не чувствует своей личной ответственности за то, чтобы деревья не ломали, реки не травили, тундру не перепахивали могучими тракторами, чтобы птицы, звери и рыбы продолжали свою извечную жизнь.
— Расул Гамзатович, хочу задать вам вечный вопрос. Наверное, каждому из нас приходилось убеждаться в верности народной пословицы: «Не делай добра — не получишь зла». Значит ли это, что мы должны забыть о добре, о милосердии? И вообще, что, по-вашему, можно забыть? Что надо прощать?
— Горский народ ответил на этот вопрос: «Пусть хорошо будет хорошим людям, а плохо — плохим». Но я с этим не совсем согласен. Я считаю: пусть хорошим людям будет хорошо, а плохие пусть станут хорошими. Нас не должны покидать добро и вера. Если за обиды и боль мы будем мстить, то это нам самое большое наказание от Бога и Природы. Странно и противоречиво, что в тысячах поколений, живших на нашей Земле, находилось множество людей, для которых унижение себе подобного было радостью и удовольствием. Впрочем, эта минутная радость всегда оборачивалась для них горестью и самоунижением, даже если они об этом не подозревали.
Особенно горько, если человек переносит обиду на целый народ. И даже большое горе должно не мешать, а помогать осознанию этой истины. Всем известно, что наши дома на Украине и в Белоруссии, в Смоленске и под Москвой уничтожили захватчики немецкого происхождения. Но ведь в самой горькой песне поется: «Враги сожгли родную хату». Не немцы. И на Нюрнбергском процессе судили не немецкий народ, а конкретных преступников, ввергших его и нас в пучину бедствий.
На войне погибли два моих брата. Но когда у меня в доме бывают немцы, даже вдова моего брата принимает их как гостей.
Я очень сожалею, что в молодости в ослеплении незнания, а точнее неосознания многих исторических истин писал о том, что турки оккупировали Кавказ.
«Грузинский царь, иранский шах тебя терзали, Дагестан», — писал Сулейман Стальский. Но он не говорил, что это делали грузины или иранцы.
Сейчас на повестке наших дней борьба против экстремизма и национализма. И депутаты в этом процессе должны, по-моему, стать не только слугами народа, но и проводниками его на пути дружбы, доверия, добра.
— Кстати, об уважении к судьбе народа и исторической памяти. Сейчас так много литераторов стремятся заявить о том, что в трудные для некоторых народов времена они были на их стороне. Тогда они, правда, не молчали, восхваляя безоблачность и кажущееся процветание интернациональной дружбы…
— Увы! На земле нашей всегда были запоздалые храбрецы, декадные друзья и «верные товарищи» многих народов, которые из свинства тяжелых времен умудрялись вырезать свой кусочек ветчины. Можно построить новое предприятие, но нельзя построить новую совесть. Большой даргинский поэт Батырай сказал: «Пусть у храброго отца не родится робкий сын». Я бы к этому добавил: пусть у добрых и честных отцов не родятся злые и неправедные сыновья. Хотя Эйнштейну принадлежит мысль, что все меняется, а человек — нет. И тут уж ничего не поделаешь. Ни одна, даже самая совершенная общественная формация не в состоянии избавить себя ни от дураков, ни от запоздалых храбрецов.
— И последний вопрос. А что на вашем письменном столе?
— Я верен лирике, хотя она нынче, к сожалению, в темном углу общества. Одна из моих недавних книг именуется «Остров женщин». Есть такой остров в Мексике. Другая, только что вышедшая книга именуется «Колесо жизни». Когда я был в Непале, то узнал, что по опыту вековой жизни непальцы считают, что колесо жизни движут свинья как символ уродства, змея — коварства и курица — легкомыслия.
Если с этим согласиться, то надо застрелиться. Хотя для того, чтобы так думать, и у нас есть некоторые основания. Но я считаю, что надо делать все возможное, чтобы колесо жизни двигали разум, доброта, любовь и красота.
Вот перед вами сигнал моей новой книги «О бурных днях Кавказа». Это лирика, размышления о прошлом и настоящем со всеми его драмами и надеждами. Думаю, что поэт, что бы ни происходило в этом мире и какие бы поручения ни давало ему общество, должен всегда помнить о своем главном назначении — писать стихи. Это значит любить. Только так.
Беседу вела Ирина ПИРОГОВА
Газета «Советская культура», 12 сентября 1989