«Я — за Союз»

— Более сорока лет назад Вы написали циклы стихов об Армении, Грузии, Азербайджане — тут же тематически близкие циклы появились и у других дагестанских поэтов. Вы ввели в литературу понятие «аварский сонет» — это особая форма лирического стихотворения, не копирующая классический европейский сонет. Тем не менее, сегодня в Дагестане писать сонеты — европейские! — стало модно. Уже опубликованы даже венки сонетов… У Вас нет чувства вины за эпигонов?
— Что делать… Я не люблю циклы стихов — я люблю отдельные стихи. Я пи-сал о русской учительнице. Этот стих похвалили. Меня это вдохновило. Я написал о русских агрономах и т. п. После этого все стали писать на русскую тему.
Стихотворения о Грузии писал по вдохновению. Потом решил написать об Армении, но, по-моему, не получилось. Из цикла стихотворений об Азербайджане стихотворение «Самеду Вургуну» получилось, а остальные — неудачны.
Мустай Карим считал, что я книгу «Слово о старшем брате» написал ради премии… Камиль Султанов критиковал меня за тематичность моих стихов. Я ему благодарен сейчас, хотя тогда был обижен. Это теперь я понимаю, что в поэзии важна не тема, а проблема
Смерть отца, Сталина заставили меня повзрослеть. Большое влияние на меня оказало письмо Фадеева, в котором он спрашивал, не слишком ли я тороплюсь. Он попал в точку. Я торопился.
«Письмена» я собирал для записной книжки, думал, что они пригодятся для другой книги. Но они отдельно получились. После этого все молодые стали писать 8-стишия, 4-стишия, 2-стишия. 
Меня упрекали, что 8-стишия я взял у Батырая. Но тогда я не имел ввиду Батырая. Во-первых, мои восьмистишия до Батырая не дотягивают. Во-вторых, Батырай тут не причем. Просто небольшие по размеру стихотворения дисциплинируют, а я люблю дисциплину в стихах.
Потом я писал «Сказания». Не к юбилеям, не к датам. А в дни юбилеев многие стали писать о Шамиле.
Многие пишут сонеты ради сонетов, венки сонетов ради венков сонетов. Для них главное — форма. Это Омар-Гаджи Шахтаманов назвал мои стихи сонетами. Я писал сперва стихи, а потом делал из них аварские сонеты. На европейский сонет горский костюм я не надевал, не примерял и европейский костюм на аварскую поэзию. Я сшил свой костюм. Не все, кто сейчас пишут сонеты, эпигоны. Талантливо пишет сонеты Ханбиче Хаметова.
В любом случае, чувства вины за эпигонов у меня нет — худого барана никто не украдет.
— На основе стихотворения Горация «Памятник» писали свои стихи и Державин в 18-ом веке, и Пушкин в 19-ом. При этом каждый из них ставил себе в заслугу нечто иное, чем другие. Что бы Вы поставили себе в заслугу, если бы решили написать свой «Памятник» в конце 20-го века? Как вы можете прокомментиро-вать последнюю строфу пушкинского «Памятника»:

— К большому сожалению, я не могу сказать, что я восславил свободу, милость к падшим призывал и не оспоривал глупца (в Союзе писателей это было невозможно). 
Но у меня были и есть принципы. Сегодня многие поэты поют гимны гла-вам администраций, лидерам национальных движений. Когда это было, чтобы героями поэм становились банкиры?! Я при всех вождях после Сталина работал, но о них ничего не писал. Я не скажу, что был в оппозиции, но не понимаю, когда сейчас пишут о живущих руководителях Дагестана.
О памятниках я не думаю. Мой памятник — мои лучшие стихи. В разговоре со мной Мустай Карим сказал, что нас с ним забудут после смерти, а потом вспомнят. 
Я написал свой «Памятник», но стихотворение не переведено. Друзья отсоветовали мне его переводить — посчитали подражательным. 
— Кто Вам ближе сегодня по мироощущению — Пушкин или Лермонтов?
— Я перевел обоих — и Пушкина, и Лермонтова. Пушкинские поэмы мне ближе — «Медный всадник», «Полтава». В прозе оба гениальны. Лермонтов не написал бы «Маленькие трагедии», а Пушкин не создал бы «Маскарад».
По ощущению мне ближе Лермонтов. У Пушкина есть слишком патриотические стихи. Он плохо отзывался о поляках, о кавказцах — «Смирись, Кавказ, идет Ермолов». У меня есть ответ на эти пушкинские строки. Да и в строчке «Кавказ подо мною…» я вижу не только географию, пространство… Когда я сказал С. Я. Маршаку, что люблю Лермонтова, он мне ответил: «Читайте Пушкина». Как горцу мне ближе Лермонтов, как человеку своего времени — Пушкин.
— Вот уже на протяжении многих лет Вы являетесь бессменным председателем Союза писателей Дагестана. Что дает Союз писателей сегодня своим членам? Не мешает ли Вам писать Союз писателей? Советский Союз распался на составные части, а что удерживает Союз писателей Дагестана от распада на национальные Союзы — аварский, даргинский, кумыкский и т. п. — Ваш авторитет или что-то иное? 
— Уже 47 лет я являюсь председателем Союза писателей Дагестана. Я давно хотел уйти, и меня хотели уйти.
Конечно, гораздо лучше было бы, если бы из Союза писателей не сделали бюрократической организации. Руководить Союзом писателей — смешно. У меня нет приказной книги. 
Писателям Союз дает больше, чем писатели Союзу. Союз материально помогал писателям. Союз писателей строит дома, посылает на учебу. Духовно Союз имеет два журнала. Без Союза не было бы переводов национальных поэтов. Хорошо, что писатели собираются вместе. Союз писателей — это писательский годекан. На этом годекане я никого не учу, но учусь у других.
Союз много сделал для умножения славы и чести Дагестана. Пока распада нет в народе, в Союзе писателей распада тоже не будет. Мы сможем укреплять дружбу народов. Этому способствуют, в частности, проводимые Союзом писателей День Матери, праздник «Журавли». «Союз» — хорошее слово. Я — за Союз.
— Вы всегда с теплотой вспоминаете годы, проведенные в Литературном институте, гордитесь своими Учителями (Твардовским, Фадеевым и многими другими)… А о ком Вы можете сказать: «Это мой ученик!»?
— Я боюсь отвечать на этот вопрос. По-моему, учатся у меня не те ученики. Мне еще никто не сказал, что я — учитель. Есть те, кто повторяет (и хорошо повторяет) прошлое, но нового слова я не слышу. 
Ахмедов Магомед считает меня своим учителем. Я не знаю, насколько он доволен учителем, но учеником я доволен. 
По большому счету, все мы друг другу учителя и ученики. Наш учитель — жизнь.

Беседу вел Гаджикурбан РАСУЛОВ

Июль 1998 года.