— Произошло ли у вас за последние годы переосмысление каких-то незыблемых ранее ценностей?
— Есть вечные ценности, и они, конечно, остались. Но есть и такие, которые в нынешних условиях не могли сохраниться. Еще пророк Мухамед сказал, что нигде нет столько обмана, подкупов, преступлений, как в торговле, а сегодня торгуют все. Сама суть торговли в том, кто кого обманет — продавец покупателя или покупатель продавца. Но у нас пошли дальше: торгуют и совестью, и женщинами, и родиной.
— А к каким-то конкретным личностям государственного масштаба у вас отношение изменилось?
— Маяковский как-то сказал, что хорошо тому, кто плохо осведомлен. Я был восторженным, как и все, мальчишкой, который в 13 лет написал стихи о Сталине, которые распевали все пионеры в Аварии. Я оставался в неведении, пока сам близко не узнал Ворошилова, Молотова, Микояна, Хрущева, Брежнева… А когда узнал… Как не вспомнить слова завоевателя Тамерлана: человечество пришло бы в ужас, если бы знало, кто им руководит. Скажу лишь, что разочарований было много. Но если пороки прежних крупных деятелей старательно скрывались, то у нынешних они под всеобщим обозрением. Но все же я не перестаю повторять слова Блока: «Сотри случайные черты — И ты увидишь: мир прекрасен».
— Не считаете ли вы, что нынешняя ситуация на литературном рынке ставит заслон перед графоманами-конъюнктурщиками всех мастей, от засилья которых все годы страдала наша истинная культура?
— Если вспомнить, что когда я стал руководителем Союза писателей Дагестана, в нем было 18 человек, а сейчас — 120, то этот вопрос — что: упрек в мой адрес?
— Ни в коей мере: это благо. Но каждая медаль имеет две стороны — я о графоманах, которые, что греха таить, засоряли литературную ниву…
— А сейчас разве не засоряют? Если продолжить это сравнение, то наш литературный огород как никогда зарос бурьяном и чертополохом. Литераторы задыхаются среди сорняков. Графоманы — очень живучи, они выживают в любой ситуации, им все равно, о чем и как писать. Их устремление — не в том, чтобы выразить правду, а в том, чтобы потрафить, как и всегда, богатым и власть имущим. Раньше в этом качестве выступал государственный режим, а теперь его заменили спонсоры. Графоманы — как тот Васька из крыловской басни, который слушает да ест. И не только они, жулья вокруг развелось столько, что прежде и не снилось… По этому поводу турецкий писатель Азис Несин, когда я спросил на его юбилее, не собирается ли он освоить новый для себя мемуарный жанр, ответил: я займусь этим, когда стану глуп, как наш президент, тщеславен, как наши депутаты, лжив, как наши министры. Речь, разумеется, шла о Турции… Так что графоманов везде полно, это — неизбежная беда, как насморк. Часто именно с их подачи возникают и запускаются в оборот версии, не имеющие ничего общего с исторической правдой. Все могут ошибаться под воздействием пропаганды, идеологического воспитания, уж я-то это знаю. Но когда дело касается конкретных людей, событий, свидетели которых живут рядом, это ни в какие ворота не лезет.
— Если взять нынешних российских политиков, наиболее заметных, таких, скажем, как Лебедь, Гайдар, Жириновский, Черномырдин, Чубайс, Зюганов, Кириенко, что вы о них думаете?
— Я их не читал, но они похожи на тех, кого я знал: те же лица, те же улыбки. А простые люди живут в окружении обмана и лжи. Как говорил мой друг Мустай Карим, обещания таких людей — это обнищание. Для меня авторитетны люди, имеющие и умеющие сказать свое слово. Вот де Голль, Черчилль, Помпиду написали умные книги. Но если политик по бумажке читает написанные для него несколько предложений, то что тут говорить.
— Такой банальный вопрос: будь вы главной политической фигурой, с чего бы начали свою деятельность?
— С самокритики. Сказал бы народу правду, поскольку уверен, что он поймет. А сейчас предпочитают саморекламу — самокритике, самомнение — сомнению. Кто искренен, тот прав, но если даже не прав, то ему многое простится.
— Как американский президент Клинтон. Он тоже был откровенен — признался в своих прегрешениях, которые по сравнению с грехами перед своим народом наших политиков выглядят просто достоинствами… Ну, нет слов!
— Да уж, американцев понять трудно, они прямо как наши радикальные мусульмане… Нам бы, как говорится, их заботы.
— Я вижу, перед вами тетрадь, ручка… Вы над чем-нибудь работаете?
— Конечно, без этого нельзя. Иначе можно умереть от одиночества. В молодости я писал быстро, много издавал, а сейчас десятки раз переписываю написанное, будто передо мной — долгая жизнь. Сверяю с совестью каждую строчку. Правдивые, честные, точные слова не пропадут, сегодня они нужны как никогда раньше: ответственность писателя перед народом возросла многократно.
— Вы работаете над стихами?
— Да. Пробовал продолжить «Мой Дагестан» в прозе — не получилось: неловко стало называть такой Дагестан моим.
— Не очень юбилейный, Расул Гамзатович, получился у нас разговор…
— Это закономерно. Ведь мы живем, делая не только вдох, но и выдох, который должен быть всегда продолжительнее. К сожалению, у нас не очень получается. Возможно, наш разговор хоть в чем-то будет полезен. Вспоминаю народную чеченскую притчу. Воин, отправляясь на войну, хотел утром надеть папаху, оставленную, как обычно, на гвозде перед входной дверью, но оказалось, что в ней птица свила гнездо и вывела птенцов. Ничего не поделаешь, решил воин, придется отложить поход, пока не подрастут птенцы.
— Спасибо за беседу. Вы же понимаете, что хотелось донести до читателей ваше мнение о том, что вокруг происходит. Наша газета — скромная трибуна, но все же… Что бы вы хотели пожелать дагестанцам перед своим юбилеем?
— Добра. Надеюсь, в нашем доме все в конце концов образуется. А что касается скромности вашей газеты… Я читаю не много газет, но вашу выписываю уже давно, и этим все сказано. У нее среди множества других хороших качеств есть одно очень существенное: она местная, дагестанская, но вовсе не провинциальная газета. Совсем не провинциальная. Хочу вашим читателям пожелать, чтобы, получив свежий номер, у них возникло стремление передать его другу, соседу, родственнику со словами: посмотри, здесь написана правда…
«Новое дело»,
№36, 4 сентября 1998 года.