И вознес превыше бога
Женщин в отческом краю,
И прилюдно пил из рога
За любимую свою».
Отвечал имам на это:
«Если б жил при мне Махмуд,
Я б велел, чтоб с минарета
Пел он песни там и тут.
До России бы известен
Стал Махмуд, и оттого
Я б за каждую из песен
Чашей жаловал его.
И клянусь я словом горца,
Что при мне бы не посмел
Пулею имам из Гоцо
Оборвать его удел.
Потому что горским людям
Объявил бы, сжав булат,
Что Махмуд, хоть бесом будь он,
Под защиту мною взят.
И, до крови в битвах тертый,
Стал бы, сердца не тая,
Шуайнат – жене четвертой –
Петь Махмуда песни я».
И неведомо откуда
Вдруг, овеян тишиной,
Слышен сделался Махмуда
Голос, вызванный не мной:
«Я – Махмуд из Кахаб-Росо,
Жаль, не сблизились, пыля,
Века моего колеса
С бурным веком Шамиля.
На ристалище Кавказа
Я бы мог отвагу петь
Шамилевского приказа
Выстоять иль умереть.
И в погоне не за славой
Быть я мог бы, смерть поправ,
Шамиля рукою правой,
Как наиб Ахбердилав.
Всякий раз бы в пламя битвы
Я пандур двухструнный брал
И любовные молитвы
Для мюридов сочинял.
Чтобы жены обнимали
Их на бешеном скаку,
А пандур мой приобщали
К шамилевскому клинку».
Мчат летучие годины,
И мерцают предо мной
Соплеменных две вершины
В дальной близости одной.