Здесь нам с тобой не нужен переводчик,
Прошли черту кладбищенских ворот,
И вздрагивает гейгеровскии счетчик:
От мертвых излучение идет.
«Оставь надежду всяк сюда входящий».
Над скорбным полем неземная сень,
И каждый человек, под ней лежащий,
Покинул мир в один и тот же день.
И в светопреставленье виноватых
Найти с тобой мы можем хоть сейчас.
Еще живет в Соединенных Штатах
Старик, отдавший дьявольский приказ.
Его изобличим мы без усилий.
Греми судейски, колокольный зык.
Веди меня, мой маленький Вергилий –
Сошедший с пьедестала проводник.
Пойдем в страну обожествленья денег.
Чтобы тебя воочью – не вдали –
Увидеть мог бы каждый соплеменник
Свихнувшегося Клода Изерли.
Пилот военный – в утро роковое
Он сбросил бомбу –
точен и матёр.
И сотни тысяч – скопище людское –
С лица земли одною бомбой стер.
А если вдруг...
меж войн прервется роздых
И разорвутся бомбы все...
Тогда
Окажутся смертельными и воздух,
И хлеб, и соль, и розы, и вода.
Эй, люди, отрекитесь от идиллий,
Задуматься вам подан верный знак.
Жаль, я не Дант,
мой маленький Вергилий,
Он в колокол ударил бы не так.
Живым о жизни думать соприродней,
Согласен я, чтобы в кромешной мгле
И преисподняя осталась преисподней,
Лишь не было бы ада на земле.
Сама с собою никогда не ссорясь
И призванная быть сама собой,
Бей в колокол, труби, людская совесть,
Вставай на смертный, справедливый бой!
Всех наций, возрастов и всех фамилий
Буди людей, чтоб озарился мрак.
Жаль, я не Дант,
мой маленький Вергилий,
Тревогу он ударил бы не так.
И розы под названьем «ямабуки»
Вокруг желтеют каждый год подряд.
И ты к живым протягиваешь руки,
А рядом я печально бью в набат.