И вверх полез ловчее тура.
Качнулась горная трава.
Глядеть на эту верхотуру
И то кружится голова.
Но вниз спустившись по граниту,
По скользким выступам камней,
Тот мед альпийский, знаменитый
Он на ладони подал ей.
Ладонь пропахла дымом, шерстью,
Кривой ярыгой чабана,
Конем пропахла с дымом вместе,
Черна, обветрена она.
Застыли ветры над горами,
Стих на мгновенье шум реки,
Когда пунцовыми губами
Взяла царевна мед с руки.
Отводит взгляды из приличья
Блестящей царской знати рать.
Тут говорят: – Велит обычай,
Тебя должны поцеловать.
Должна свои подставить губы
Тому, кто медом угостил.
Она глядит, а губы грубы,
Коснуться их не хватит сил.
– Ну что же, я не протестую.
Пусть он меня целует, но
Его сама я поцелую.
И вот условие одно.
Он ловок, смел... К чему вопросы,
К чему ненужных слов поток?
Пускай достанет мне с утеса
Уже не мед, а сам цветок.
Пусть самый редкий мне достанет,
Не рядовой какой-нибудь,
Как память об Аваристане,
Я приколю его на грудь.
Ударил юноша папахой
О землю. С бритой головы.
– Согласен! В путь иду без страха,
Должны меня дождаться вы.
Скала. Орел лениво кружит.
Гремит река. Гуденье пчел.
Но тот цветок, который нужен,
Уж слишком высоко расцвел.
Мелькнул цветок в холодной пене,
Похоронил свою красу
Там, где сливаются в кипенье
Четыре грозные Койсу.
Мелькнули шапка и заплаты,
Рука мелькнула в пене струй.
Навек остался неотплатным
Царевны сладкий поцелуй.
И говорят по слухам верным
У нас в долинах и горах,
Что вдруг услышала царевна
Не мед, а горечь на губах.
С тех пор промчалось лет немало,
Но если путник здесь идет,
Он говорит, взглянув на скалы:
«Вот горный мед. Вот горький мед».
И мне другой судьбы не надо,
Хоть видел я немало стран,
Моя печаль, моя отрада,
Мой горький мед, мой Дагестан!