Монолог поэта о памяти и надежде
Время. Оно состоит из часов и минут, свидетелем которых выступает поэт. И он должен закрепить мгновение, прочувствовать его глубину, воспринимая каждый миг как частицу вечности. Вот поэтому поэт не может не размышлять о молодости и старости, о быстротечности жизни и бесконечности красоты — иначе он и не напишет хороших стихов. Но глубокая дума об индивидуальной судьбе, извечное гамлетовское «быть или не быть?» в сознании художника раздвигается сегодня до вопроса планетарного масштаба, потому что проблема человека, его жизни и бессмертия дел его не может быть решена в отрыве от глобальной проблемы номер один. Вот почему все, что происходило в Дели в дни визита М. С. Горбачева, не могло не затронуть каждого из нас, живущих на Земле.
Личное осознание хрупкости нашего мира перед угрозой атомного небытия приходит к каждому своим путем. Больше двадцати лет назад я был в Японии. И туда на зимовку откуда-то, наверное из нашей Сибири, прилетели стаи журавлей. Они казались огромными белыми птицами… Именно белыми. Возможно, оттого, что белые одежды японских матерей сродни черным шалям наших горянок. Их надевают в дни траура. Белыми, потому что ослепшие от атомного взрыва стучат по камням Хиросимы белыми посохами. От них скрыто сияние листвы и снежной вершины Фудзиямы —только белые посохи, как тонкие ниточки, связывают их с окружающим миром. Белых журавликов вырезала из бумаги маленькая японка, поверившая в сказку. Белой была телеграмма о кончине моей матери, которую я получил в Хиросиме, и там эту утрату почувствовал еще острее.
Стихи не возникают из мелочей, они начинают звучать в такт с чувствами, родившимися после глубоких потрясений. Я подумал о своих братьях, не вернувшихся с войны, о семидесяти односельчанах, о двадцати миллионах убитых соотечественников. Они постучались в мое сердце, скорбной чередой прошли перед глазами и — на миг показалось — превратились в белых журавлей. В птиц нашей памяти, грустной и щемящей нотой врывающихся в повседневность. Там, в Хиросиме, я написал стихи. Их замечательно перевел Наум Гребнев, потом Ян Френкель переложил на музыку. А вскоре в Махачкалу позвонил Марк Бернес и прямо по телефону спел новую песню. Печальная эта песня облетела страну, перемахнула границы, как перелетают ее журавлиные стаи.
Но почему я вдруг вспомнил о том, как она родилась, сегодня? Потому, что толчком-потрясением стало прикосновение к тому аду, который не придумать и Данте. Аду, пережитому еще живущими моими современниками в наш век гуманизма — аду Хатыни, Треблинки, Ковентри… страшному кошмару Хиросимы, где развеян прах тысяч людей, ставших тенями.
Наша память. Она может быть выражена в прекрасных поэтических метафорах, в бронзе и граните, но сильнее всего память сердца народного. На двадцати памятниках в разных уголках страны взлетели и навечно застыли в полете журавли. На Алтае, на Украине, в Осетии эти памятники посвящены матери, которая отправила на войну семь сыновей и так не дождалась их обратно. Но самый дорогой для меня высится на горе Гуниб. Когда открывали его, митинг не надо было организовывать. Люди пришли сами, и старая горянка, у которой погибли четыре сына, принесла огонь из своего очага, чтобы зажечь Вечный огонь на горе Гуниб. А я думал, зачем нам дан прекрасный дар памяти? Для того, чтобы правильно оценить настоящее, мудро его оценить и подумать о будущем.
Аварское слово «ригъ» имеет два значения, разных по своей сути: «возраст» и «дом». Но эти два значения сливаются для меня в одно: достиг возраста — должен иметь свой дом, любить, беречь его и охранять. Человечество стало взрослым. Оно повзрослело настолько, что ощущает землю, нашу планету как единый общий дом. И вот почему именно сегодня оно должно провести перестройку основных принципов своего развития. Если раньше можно было решать проблему внутри каждого государства и каждой общности, то дальнейший прогресс нашей цивилизации невозможен, немыслим без постановки общечеловеческих целей и задач — будь то состояние природы планеты или благоденствие ее жителей. Дальнейший прогресс определяется человеческим интеллектом.
Однако никогда человек не был так силен и в то же время так унизительно бессилен перед созданием своего разума. В этом — драматический парадокс нашей эпохи. И не ошибусь, если скажу, что его понимают не только философы и поэты, но и все простые люди, уставшие от ядерного страха. Быть может, это самая трудная из проблем, с которыми сталкивалось человечество за всю историю своего существования. Но это проблема выбора жизни или смерти, выбора — обратить дотоле невиданный научный и технический потенциал во благо или во зло себе.
Люди жаждут освободиться от страха. На память мне приходят слова Фрэнсиса Бэкона: «Теперь, когда повсюду в мире так много тяжелого, пришло самое время говорить о Надежде!» Время Надежды наступило. И на правительствах лежит не только бремя национальной ответственности, ответственности перед своими народами, но и перед всем миром.
Путь к взаимному доверию труден. И здесь важен голос каждого народа, как бы ни был он мал. Каждый народ сегодня имеет право высказать свое мнение. Ведь зрелый возраст, в который мы вступили, на всех накладывает свои обязательства. Взрослость предполагает серьезность, мужество, умение взглянуть правде в глаза. И тут никто не вправе себя чувствовать в каком-то нейтральном, среднем, отрешенном состоянии. В этом еще раз убеждают итоги встреч и переговоров в Индии. Надежда крепнет оттого, что наши позиции по этому вопросу совпадают. «Мир един, и безопасность его неделима. Запад и Восток, Север и Юг, независимо от общественных систем, идеологий, религий и рас, должны объединиться в общей приверженности разоружению и развитию», — говорится в Делийской декларации.
Верю в то, что люди творческих профессий во всем мире присоединяются к нашим усилиям изменить сложившуюся мировую ситуацию и построить мир, свободный от ядерного оружия. Новый мир, где страху будет противопоставлено взаимное доверие. Новый мир, отвергающий мысль о гибели человека. И тут мне хочется вспомнить слова великого американца Уильяма Фолкнера, произнесенные при получении им Нобелевской премии по литературе: «Долг писателя, поэта — помочь человеку выстоять, укрепляя человеческие сердца, напоминая о мужестве, чести, надежде, гордости, самопожертвовании — о том, что составляет извечную славу человечества. Голос поэта не может быть простым эхом, он должен стать опорой, основой, помогающей человеку выстоять и восторжествовать».
Справедливые и честные слова!
… Летит по небу усталый журавлиный клин. Я провожаю его глазами, пока он не скрывается в туманном небе. Они не торопятся, эти птицы, повинующиеся извечному закону природы. А у нас времени очень мало. Если мы промедлим сегодня в вопросах войны и мира, не помогут никакие, самые вдохновенные поэтические образы. Земля сгорит, как «Чэлленджер», и все прекрасные книги, вся мудрость, накопленная за века, все замечательные картины и величественные монументы станут бесполезнее опавших листьев.
Я бы хотел, чтобы все люди доброй воли не переставали слышать щемящий крик журавлиной стаи, чтобы не изменяла им память о погибших, о пепле и страшных тенях на мостовых Хиросимы и Нагасаки.
1986