По ненаписанной народной библии Дагестана ее древнюю многокрасочную землю тоже сотворил Бог. Но в отличие от библии она была сотворена не за шесть дней, а за семь, так сказать, без объявления выходного дня.
В первый день были сотворены горы. Второй день — день сотворения моря. Согласно горской библии, в третий день было сотворено все остальное, что может быть отнесено и приложено к горам и морю, что явилось их истоком и украшением: огонь и вода, реки и ручьи, родники и ключи, травы и цветы, камни и скалы, которые достались моему Дагестану в избытке.
На четвертый день, говорят, Бог сотворил день и ночь. Лишь эти два явления природы, то есть лишь день и ночь за миллионы лет в сущности своей не изменились в краю моем. Лишь они не подверглись воздействию разума и деятельности человеческой. Как и тысячи лет тому назад, в мой родной аул и в аулы моих земляков, гнездящиеся высоко в горах, зажатые среди скал, словно ягнята, угодившие в пасть волков, день приходит рано, ночь поздно. Солнце сюда всегда спешит приходить, но не спешит уходить.
На пятый день сотворения мира, сказано в горской библии, Бог создал животных, соответствующих природе и облику Дагестана. И когда в детстве моем у нашего очага рассказывали об этом пятом дне сотворения, мои родители говорили:
Отец: «Среди животных Бог создал для мужчины коня. Он олицетворяет верность и гордость». Мать: «А для женщины он создал корову. Она — воплощение доброты и смирения».
Познавший жизнь, повидавший много и многих, я говорю: «Если Бог сотворил среди птиц орлов и ласточек, то он сотворил их соответственно, как символы гордой силы и совершенства, мужества и нежности и попросил остальных подражать им».
На шестой день землю украсил человек. Не важно, кто первый был сотворен: мужчина или женщина. Важно, что человек появился на Земле ее венцом, ее украшением. Важна миссия человека на земле: беречь ее. Сотворив человека, Бог дал ему язык. Но как же получилось, что в одном Дагестане возникло столько языков? Как получилось на одной руке столько пальцев?
Пусть ученые объясняют это по-своему, по-ученому. Но в той же неписанной библии Дагестана об этом сказано так:
«Ехал по земле посланник Бога на муле и раздавал из огромного мешка всем народам языки: китайцам — китайский, арабам — арабский, русским — русский, французам — французский и т. д. Разные были языки: один певучий, другой трескучий, третий твердый, четвертый красочный, пятый нежный и т. д. Народы радовались такому дару и тотчас начинали говорить по-человечески, каждый на своем языке. Благодаря своим языкам, люди лучше узнавали друг друга, а народ лучше узнавал другой, соседний народ.
Вот доехал посланник на муле до нашего Дагестана…
Но случилось так, что в горах наших суровых в тот день разгулялась снежная буря. От глубоких ущелий до самого неба ничего не было видно — ни дороги, ни домов. Слышен был только рев, грохот каменных обвалов да рычанье четырех рек, четырех наших Койсу. У раздавателя языков леденели усы. Рассердился он и высыпал все оставшиеся языки на горы и долины, мол, сами разбирайтесь.
Высыпанные языки подхватила буря, начала носить и метать по ущельям и скалам. Но тут выскочили из своих домов все дагестанцы. Торопясь и отталкивая друг друга, побежали они навстречу благодатному золотому дождю, которого ждали тысячелетиями. Начали хватать, собирать драгоценнейшие зерна, кому какое досталось. Каждый тогда раздобыл себе свой родной язык. Это было на седьмой день, когда все другие народы отдыхали, дагестанцы были заняты: они приобретали величайшее из сокровищ — язык. Вот почему в народной библии Дагестана говорится, что он был сотворен без объявления выходного дня».
Человеку, родившемуся в маленьком краю моих отцов, языки достались в изобилии. Людей, которые духом, сердцем, нравами, обычаями, образом жизни так близки, веками разделяли, разъединяли языки. Даже аулы, расположенные друг от друга на расстоянии 5— 10 километров, говорили, слагали песни на разных языках. Потому что горы — их защитники и сокровища — своими непроходимыми вершинами, отрогами, ущельями отделяли и отдаляли их друг от друга. Судьба и суровая жизнь мало дарили им радостей, но бед претерпели они великое множество. И чаще всего именно беда — нападение, нашествие врагов, сближало их. Вот тогда клич их был один для всех и всеми понятный — костры на вершинах, возвещавшие о приближении врага. Вот тогда, в беде, и выработался единый для всех дагестанцев язык. Язык этот — звон сабель и лязг кинжалов, которыми рубили врагов Страны гор.
Да, веками народы Дагестана разговаривали между собой на разных языках. И в наши дни Дагестан говорит на сорока своих языках и наречиях. У каждого ковра свой узор. На каждой сабле своя надпись. На девяти языках издается литература в моей республике. На семи языках работают национальные театры. Но есть еще один могучий и великий язык, ставший для каждого дагестанца таким же родным, как и свой материнский язык, ставший для него языком государственным. Это — русский язык. Спустя тысячелетия горцы Дагестана узнали, что горы и море не только разделяют, но и объединяют, когда люди обретают общий язык. Русский язык и стал для нас той золотой цепочкой, которая соединяет горы Дагестана, его народы. Его у нас понимают все. Теперь аварец, даргинец, лезгин, лакец, кумык и тот с Пушкиным, Лермонтовым, Толстым разговаривает и на родном, и на русском языках. Песня песню не убивает. Язык не враждует с языком. Два коня — два языка ведут вперед каждого из народов Дагестана. Один из них русский язык, а другой наш — родной, для табасаранца — табасаранский, для ногайца — ногайский. Нам они все дороги. Но родной язык мы называем родным. Если правда, что языки — светильники жизни, то путь каждого дагестанца освещен двумя светильниками. Один зажжен его отцовским краем, чтоб он не заблудился в пути. Погаснет он, погаснет и его жизнь. Второй зажжен его великой страной, его большой Родиной, чтоб он не заплутался по дороге в большой мир. Без него его жизнь будет темна и ничтожна.
* * *
— Где находится твой Дагестан? — спросили у одного горца, кажется из андийцев — народа лукавого и остроумного, живущего высоко в горах и на плодородных долинах.
— Над и под крылом орла, — ответил горец.
В наши дни в нашей стране вряд ли найдется человек, которому неизвестно географическое расположение Дагестана. Но в какой-нибудь чужедальней стране не однажды мне приходилось отвечать на вопрос о том, где находится Дагестан, вышесказанными словами горца.
Я говорю, что одной ногой Дагестан стоит в Азии, другой ногой в Европе. Бывает, что на шею коня положат руки сразу двое мужчин — с одной стороны и с другой стороны. Точно так на хребет наших гор положили с двух сторон руки два континента — Европа и Азия, соединив их на земле моей, и я этому рад.
Да, друзья, на стыке двух континентов расположен мой Дагестан. Родники и ручьи Дагестана, стекая с его склонов, бросаются вниз головой с его круч, и, словно сыновья к отцу, спешат в объятия рек и морей Европы. Пчелы из наших каменных аулов летят в сады Азии и возвращаются оттуда с золотистым медом. Птицы и реки, туры и лисы — все животные Дагестана принадлежат одновременно и Европе, и Азии. Мне кажется, что Дагестан — это гостеприимно разостланный ковер, на котором могли бы встретиться президенты и премьеры, ученые и землепашцы, поэты и мыслители для ведения мирных переговоров, для создания комитета единства Европы и Азии. Дагестан, а вместе с ним и я со своими стихами охотно бы вошли в такой комитет.
Дагестану близок Восток, но ему не далек, не чужд и Запад. Дагестан — это дерево, которое пустило корни в землю двух континентов.
Дагестан сегодня — это не просто пестро-экзотическая страна, не просто красивые холмы и гранитные скалы. Дагестан — не только снежные вершины и белые облака у порога домов.
Сегодняшний Дагестан — это страна трех сокровищ:
Первое сокровище — Земля: горы и равнины.
Второе сокровище — Вода: реки, родники, озера, море.
Третье сокровище — Все остальное.
Эти сокровища — три драгоценных пера на крыле Дагестана. Из этих трех главных драгоценностей три златокузнеца создали Дагестан.
Безраздельный хозяин этих сокровищ — народ: рабочие и земледельцы, животноводы и нефтяники, златокузнецы и каменщики, ученые и педагоги, врачи и поэты.
Так, первое сокровище Дагестана это — Земля.
Бесценна для горцев их каменистая земля. Трудна на ней жизнь. Чтобы вырастить на этих землях что-нибудь, всю жизнь горец таскал на них землю корзинками, в хурджунах, в папахах, даже пригоршнями.
«Чтобы тесно было колосьям на поле твоем» — самое доброе пожелание горцев.
«Пусть, иссохнув, погибнет поле твое», — самое страшное проклятие горцев.
«Клянусь этой землей» — самая крепкая клятва горца.
Самым большим штрафом в горах каралась потрава поля, потрава земли. Да и потраву самого Дагестана история моих молчаливых гор сурово наказывала.
Шире стала теперь земля дагестанцев, их родина. Их дела и имена известны далеко за пределами Страны гор, могилы их разбросаны в полях Украины, Белоруссии, Подмосковья, Венгрии, Польши, Чехословакии, на Карпатах, на Балканах, а также под Берлином.
Да, и на высоких скалах Дагестана тоже высечены имена солдат революции из многих стран, погибших за свободу наших гор. Собственная песня каждого из них стала общей, а общие песни сделались для них родными. Все хранит земля Дагестана.
Я сказал, что земля Дагестана расширилась. Поле современного горца — это и древние, но обновленные террасы-сады в горах, и безбрежные пшеничные поля на равнине. Поле современного горца — плодовые сады в горах и ореховые рощи в живописных долинах. Поле современного горца — это виноградные плантации, которые тянутся на сотни километров от границы с Чечней до границы с Азербайджаном.
Это поле теперь не накроешь буркой, скинутой с плеч, как случилось с тем незадачливым и бедным горским пахарем из старого, грустного рассказа, который я рассказал моим читателям в книге «Мой Дагестан».
Не только шире, но и щедрее стала нынче земля Дагестана. Потому, что современный горский земледелец научился возделывать ее по всем правилам агрономии. Я не статистик, но хорошо знаю, что у горца хлеба предостаточно. В то же время достаток не изменил в нем исконную святую любовь к земле, к хлебному колосу. Уходя вечером с поля, он и сейчас тщательно очищает спои сапоги, чтоб не унести с поля лишнюю землю. Все для горца имеет цену, но бесценна для него земля родная.
Как-то ко мне пришла пожилая женщина, одетая в турецкий наряд. Она оказалась грузинкой, вышедшей в молодости замуж за турка и прожившей в Стамбуле сорок лет. Причина ее прихода была следующая: живя в Стамбуле, она, оказывается, была дружна с потомками знаменитого имама Дагестана и Чечни Шамиля по линии его самого младшего сына Магомед-Шафи.
— Как они живут? — спросил я.
— Плохо.
— Отчего же?
— Оттого, что они потеряли Дагестан, оттого, что у них нет Дагестана. Узнав, что я возвращаюсь на родину, они попросили меня побывать в Дагестане, в родном ауле Шамиля, в местах, где он воевал, а также найти вас. Они дали мне этот платок, чтобы завернули вы в него немного дагестанской земли и послали им.
Я развернул платок. На нем аварской вязью было вышито — «Шамиль».
Хотя рассказ грузинки меня и тронул, но я решил посоветоваться с горскими стариками.
— Стоит ли послать нашу землю людям, которые предпочли чужбину родине? — спрашиваю у стариков.
— Другим можно и не посылать, но потомкам Шамиля пошли, — ответили старики.
Один старик принес мне горсть земли из аула Шамиля, и мы завернули ее в именной платок. Старик сказал:
— Пошли им нашу землю, но напиши, что каждая крупица ее бесценна. Напиши им также, что жизнь на этой земле изменилась, настали новые времена. Обо всем напиши. Пусть знают.
Где бы я ни был, как исстари у горцев заведено, держу я в руках горсть земли родной. В этой щепотке земли я вижу аулы наши: Гуниб, Чиркей, Ахты, Аксай, Кумух, Цудахар, Цовкра, Цунта, Чарода… Это моя земля. И впрямь не накроешь ее буркой. Она высока и широка. Она полна щедрот и безмерно благодатна.
Второе сокровище Дагестана — Вода.
Иссохшая, истресканная, опаленная, сожженная изнутри своим собственным огнем земля Дагестана веками стонала: «Воды, воды!»
Два путника остановились на окраине одного горного аула у родника. Напились, умылись, отдохнули, уходя, старший путник сказал:
— Должно быть, хороший народ в этом ауле. Спасибо им.
— С чего это ты взял?
— Родник в порядке, в чистоте держат.
Недаром в Дагестане говорят: «Очаг — это сердце дома, а родник — сердце аула. Недаром горское проклятие гласит: «Да подохнет скакун у того, кто опоганит родник».
Шамиль говорил своим бойцам: «Пусть враг взял уже весь аул, захватил все наши поля. Но родник еще у нас. Мы победим». Суровый имам при нападении врага приказывал, прежде всего, защищать аульский родник.
Много родников и колодцев вырыто у нас в честь павших храбрецов, певцов. Они носят их имена. Раньше, когда в аулах не было клубов, юноши собирались у родника, чтобы высмотреть себе невесту среди приходящих по воду девушек. Сколько любовных чувств загорелось около родников, сколько будущих семейных уз завязалось здесь!
Ты знаешь, о ком песня моя сложена? Подойди к роднику, сам увидишь, о ком она. Так писал Махмуд.
Мой отец любил говорить: нет музыки слаще шума дождя и шума реки. Но редкие аулы имели счастье слышать шум реки или лепет ручья у самого уха своего. На многие наши аулы солнечных дней падает гораздо больше, чем на любую точку Европы. Их мой отец в давние времена называл «аулами жаждущими».
Женщины моего аула в моем детстве по воду ходили за три километра. Вспоминаю усталое лицо матери, когда она возвращалась с полным кувшином воды на спине, да еще с кувшинчиком воды в руке. Вспоминаю радостное лицо матери, когда шел дождь, когда земля становилась мокрой, а по желобам урчала вода.
— Птицы, что молчите вы с рассвета?
— Дождь идет, мы слушаем его!
— Почему молчите вы, поэты?
— Дождь идет, мы слушаем его!
Отец всегда говорил, что самым радостным днем в его жизни был день, когда в аул пришла вода по трубам с далекой горы. Я уже был юношей, и хорошо помню этот день воды. Когда вода стекла, отец запретил бросить в нее даже цветы. Сельчане выбрали столетнюю женщину для того, чтобы она наполнила первый кувшин. Старая горянка набрала воды и первую кружку из своего кувшина поднесла моему отцу.
Награжденный орденами и побывавший на высоких приемах, отец сказал, что такой драгоценный награды он не получал никогда. В тот же день он написал стихи о воде. В них он уверял, что ни один иноходец, ни одна молодая кобылица не обладают такой плавной походкой, как женщина, идущая по воду. Он благодарил кирку и лопату, водопроводные трубы и революцию. Он вспоминал время, когда зимой около очага растапливали снег, чтобы сделать запас воды. День воды. Так назвал тот день мой отец. Так его до сих пор называют мои цадинцы. «Он родился в год, когда к нам пришла вода». «Он уехал на учебу три года спустя, после дня воды». Так определяют мои аульчане события. Да, день воды для них стал днем нового летоисчисления.
В книге отца записано, что я, Расул, сын Гамзата из Цада, родился в тот год, когда в Дагестане прорыли первый канал. Его прорыли от Сулака до Махачкалы. И назвали Октябрьским каналом. «Без воды нет жизни» — этот лозунг, написанный на фанерном листе, несли с собой строители канала. А строил его весь Дагестан. Кирками и лопатами. Недаром ведь говорят: «Если сообща работать, то аульская кирка берет и скалу». Сам Калинин присутствовал при открытии канала. Первым орденом Трудового Красного Знамени моя республика была удостоена за сооружение канала имени Октябрьской революции. Позже Дагестан совершал дела и подвиги куда грандиознее, чем прорытие канала, и теперь на его знамени горят три высокие награды страны — Орден Трудового Красного Знамени, орден Ленина, орден Октябрьской революции и орден Дружбы народов. Вода! Вот сочатся скалы, словно их выжимает чья-то могучая рука. Вот потоки стремительно мчатся с гор, прыгают через камни, бросаются через скалы, ревут в теснинах, словно раненые звери, резвятся в зеленых долинах, словно ягнята, и сливаются в четыре Койсу. Ах, эти четыре Койсу! А там еще грохочущие в теснинах и тихие, полноводные на равнинах Сулак и Самур. Что только не вытворяли эти свободные, необузданные реки на своем пути изменчивом! Хватали и уносили дома, хутора, деревья, быков, коней. Смывали поля. Часто в отчаяньи женщины гор бросались со скал, о черные камни бурных рек разбивались их белые груди. Их последние стоны проглатывали кипящие водовороты. Не потому ли бедовыми назвали горцы многие извилины своих рек? Мудрые и задумчивые старые горцы в далекие времена говорили, что сами реки убегают от бед и бедности, от безрассудных злодеяний, творимых на их крутых берегах.
Дагестан с помощью всех братских республик и великой России покорил и покоряет бешеный нрав родных рек. Первенец дагестанской энергетики — Гергебильская ГЭС на Кара-Койсу, гидроэлектростанции на Самуре и ее притоках… Давно построена и своей энергией питает промышленность республики и ее аулы Чирюртовская ГЭС. А знаменитая Чиркей ГЭС на Сулаке! Арочная плотина этой одной из уникальнейших в мире гидроэлектростанций в горах поднимает воду на высоту 236 метров…
Помните «В полдневный жар в долине Дагестана» Лермонтова? Вот эту долину теперь назвали именем великого русского поэта. Долина эта — точно вогнутая ладонь, и солнце беспощадно ее печет. Но в наши дни тут и там зеленеют оазисы. Будет время, когда орошаемая водами Чиркейского моря, долина Лермонтова превратится в цветущий сад. Море уже есть, Чиркей ГЭС дает миллионы киловатт-часов электроэнергии, и ее строители — сыновья и дочери со всех уголков нашей Родины — ведут работы по строительству очередной гидростанции Сулакского каскада — Миатлинской ГЭС, начато строительство крупной Ирганайской ГЭС.
Там, где долина Лермонтова спускается к Сулакскому каньону, прямо напротив старого затопленного аула Чиркея, отражаясь в лунную ночь на глади грандиозного водохранилища, стоит большой новый белоснежный аул. Вот это и есть Новый Чиркей. Он поднялся выше. Главное — ближе к свету, к людям, к кипучей жизни моего Дагестана. А старый Чиркей, грустно мне все-таки это сознавать, покоится на дне. Его, старый и мудрый горский аул, я воспел в стихах. Но тот, кто сумеет вообразить себе будущее этого каменистого края, тот скажет, что дно это — светлое, что дно это — золотое…
Четырьмя серебряными поясами опоясан мой Дагестан — четырьмя Койсу. Как братьев встречают их Сулак и Самур. А потом они, веселые и стремительные реки Дагестана, бегут к седому Каспию, обнимают его и питают живыми струями горских родников.
Море! Каспий — мой родной! В буйстве твоем я вижу характер иных удальцов Страны гор, в спокойствии твоем — степенство мудрых старцев ее. Как в светлое зеркало, смотрит в тебя весь Дагестан. И сам он похож на статного горячего юношу, который только что вышел из твоих вод.
Море — второе сокровище Дагестана. И я не знаю: море Каспийское ли украшает Дагестан или наоборот. Не знаю: горцы морем гордятся или море горцами.
Когда вижу море, вижу весь мир. Когда оно волнуется, кажется, и всюду в мире неспокойная, бурная погода. Когда оно молчит, кажется, и везде царит тишина.
Пусть море говорит, а ты молчи,
Не изливай ни радости, ни горя.
Великий Данте замолкал в ночи,
Когда у ног его плескалось море.
Людьми заполнен берег или пуст,
Дай морю петь, волнам его не вторя,
А Пушкин — величайший златоуст —
Молчал всегда, покамест пело море.
Горцы говорят:
Про яркий цвет — как море.
Про сильный шум — как море.
Про широкие поля — как море.
Про глубину мудрости и души — как море.
Даже про чистое небо горцы говорят — как море. О корове, что дает много молока — как море.
Глиняная шейка кувшина, где горянки сбивают масло, всегда украшена ожерельем морских ракушек. Чтобы масла получалось больше. Каменная грудь Дагестана тоже украшена ожерельями из ракушек, ожерельем из прибрежных камней, ожерельем белопенного прибоя.
Шумит Каспий. Текут в него реки: с одной стороны, Волга, Урал, с другой — Кура, Терек, Сулак, с третьей — Самур и много других рек и речек.
Все они смешались, и теперь их не отличить одну от другой. Но не исчезнет, не умрет, не утихнет их вода, будет ходить, подниматься синими волнами. И нестись по этим волнам в разные концы света большим и малым кораблям.
1980