* * *
Долго я ходил по белу свету.
Видел много совершенных книг.
А сама великая планета -
Рукопись, вернее, черновик.
Сколько в ней неправильных заглавий,
Сколько строчек заключают зло!
Вот бы все изъяны в ней исправить,
Все переписать бы набело.
* * *
Говорят, что раньше сотворенья
Прозвучало слово в первый раз.
Что в нем было: клятва ли, моленье?
Что в нем было: просьба ли, приказ?
Чтобы мир спасти от разрушенья,
Может, слово надо нам сейчас.
Пусть в нем будет клятва и моленье,
Пусть в нем будет просьба и приказ.
* * *
Что слепому все темно кругом,
Вовсе не безлунье виновато,
И не виновато поле в том,
Что живет крестьянин небогато.
Что зимой босому нелегко,
Стоит ли винить мороз проклятый?
Что людское горе велико,
В этом сами люди виноваты.
* * *
На уроке учитель мне глобус вручал.
Хоть порой и грешил я неверным ответом,
Не холодный картон я к груди прижимал,
А весь мир, уместившийся в глобусе этом.
Мир теперь умещается в сердце моем,
Он во мне весь как есть - от позора до славы.
Это в сердце моем дальний слышится гром,
И шумят города, и враждуют державы.
* * *
Я возвратился из далеких странствий,
И матери погибших сыновей
Спросили, не встречал ли дагестанцев
На дальних берегах чужих морей.
И согрешил я ложью неподсудной,
Сказал: мол, встретился земляк один.
И матери замолкли, веря смутно,
Что это их давно пропавший сын.
* * *
За синим океаном, в дальней дали,
Я видел розы дивной красоты,
Мне каждый раз они напоминали
Цадинские весенние цветы.
За морем люди с разным цветом кожи
Мне часто улыбались, и всегда
Я был уверен, что они похожи
На аульчан из нашего Цада.
* * *
Уж двадцать лет, как двое братьев милых
Погибли в неизвестном мне краю,
И двадцать лет во сне на их могилах
Я - третий брат - стою и слезы лью.
Весь мир исколесив, сумел понять я:
В любом краю земли, в любой стране
Все люди мира - тоже третьи братья
Погибших и пропавших на войне.