Я ль лучше моих земляков возмужалых,
Я ль лучше, чем мудрые горцы-крестьяне,
Чем каменотесы, дробящие скалы,
Чем старцы, сидящие на годекане?
Я ль лучше друзей моих незнаменитых,
Лежащих во тьме, под камнями седыми,
Чье доброе, хоть и негромкое, имя
Начертано лишь на кладбищенских плитах
Да в памяти близких, оставленных ими?
Как бредил я славой!
И вспомнить неловко
Сегодня, когда мне давно уж не двадцать.
А что она – слава?
Над бездной веревка,
Что выдержать может, а может порваться.
Чего же хочу я? Работы, заботы,
Чтоб руки мои не повисли в бессилье.
А слава? Пусть славятся эти высоты,
Которые создали нас и вскормили.
И если однажды забудусь я слишком,
О люди, прошу отрезвить меня встряской,
Одернуть меня, как на свадьбе мальчишку,
Что вылез вперед, околдованный пляской.
* * *
У черных завистников шустрые слуги,
И, чтобы не дать человеку житья,
К тебе эти слуги – проклятые слухи
Сумели добраться быстрее, чем я.
Они уже здесь отличились, конечно,
И кажется правдою тонкая ложь.
И встречен тобою я так бессердечно,
Что впрямь на незваного гостя похож.
Ты, книжку раскрыв, в уголке примостилась.
Пускай, мол, на скачках твой вырвался конь,
Но чайник уж сам,
раз попал ты в немилость,
Чтоб чаю напиться, поставь на огонь.
Остались подарки мои без вниманья.
Так грустно, как будто бы дождик идет.
Кота приласкал я, и в знак пониманья
Запел, замурлыкал сочувственно кот.
Шагнул за порог я,
и с лаем собака
Мне кинулась радостно прямо на грудь.
Но мил я не всем в этом доме, однако,
Иных мой приезд не волнует ничуть.
Ах, как же так можно жестоко, безбожно,
Так неосторожно безвинных карать?
Да будет ничтожно то слово, что ложно,
И радость в мой дом возвратится опять.
* * *
Махмуда песни будут жить, покуда
Неравнодушен к женщинам Кавказ,
Но разве после гибели Махмуда
Любовных песен не было у нас?
Нет, песни есть пленительного лада,
Еще какие песни о любви,
Но только горцу похищать не надо
Печальную красавицу Муи.