ПИШУ, КАК ПОДСКАЗАНО СОВЕСТЬЮ МНЕ
Пишу я диктовку.
Она не простая,
Давно ее жизнь диктовать начала.
За каждым поступком стоит запятая,
И очередь точки еще не дошла.
Стою на коленях, любовью плененный.
И не оттого ли восторженно так
Сверкает,
как будто клинок обнаженный,
За спинами слов восклицательный знак?
Ошибки, помарки на каждой странице,
И вдруг, охладев ко вчерашней любви,
Клинок обращаю в орудие жницы,
Которым венчаю сомненья свои.
Где лепятся к скалам тропинки крутые,
Пусть раненый тур ослабел на бегу,
Не точки багровые, а запятые
Упрямо он ставит на белом снегу.
Я сложной диктовки
ценю содержанье,
Его излагать опасаюсь вчерне
И, ссорясь с канонами правописанья,
Пишу, как подсказано совестью мне.
Безмолвные тени – ночей понятые –
Толпятся,
на мой поднимаясь порог,
Но, точки отвергнув, одни запятые
Я ставлю в конце несговорчивых строк.
И жизнь призывает меня к продолженью
Того, что я делаю век напролет.
Дано ли подняться мне выше ступенью
В училище строгом ее через год?
ГОРНЫЕ ТРОПЫ
За поворотом лет наверняка
Исчезнет неудачная строка,
Как за хребтом безвестная тропинка,
Где разойтись не могут два быка.
Одна тропа взбирается к скале,
Другая изгибается во мгле
И прыгает в зеленую долину,
Чтоб раздвоиться на ее челе.
И многих бед в том заключалась суть,
Что двое уступить друг другу путь
На лезвии тропы не торопились,
Но бездна не насытилась ничуть.
И хоть порой соседствуют дворы,
Торить мужам, похожим на костры,
Тропинку к сердцу женскому труднее,
Чем на груди бесчувственной горы.
Пусть в близости клубящихся седин
Кремнистых троп оправдан серпантин,
Извилистость в характере от века
Смертельна для достоинства мужчин.
Там, где вершины сталкивают лбы,
Тропа по воле каменной судьбы
В опаловой дали еще поныне
Напоминает колесо арбы.
Когда-то мир,
велик и многолик,
Возник, как гениальный черновик,
И набело, быть может, перепишет
Лишь время величайшую из книг.