Тут воздух самый скорбный на планете,
Тут потускнел от пепла солнца диск…
О девочка! О скорбный обелиск,
Тебя журавлик не спасет от смерти…
Хотя б он в небо поднялся, летя,
Страдания твои – неисцелимы.
Японочка, несчастное дитя
Мишени всех несчастий – Хиросимы!..
Сюда, на мировое пепелище,
И мы цветы с Кавказа привезли.
В холме, который вырос на кладбище,
И дагестанской горстка есть земли.
Война людей косила без пощады,
На здешнем пепле – тысячи камней.
Но обожженный камень Сталинграда
К нему приник всех ближе, всех тесней.
Толпа безмолвна. А над ней, взлетая,
Так неуместно праздничны, пестры
Лиловой, белой, красно-синей стаей
Качаются воздушные шары.
– Что это значит? – я спросил несмело.
– Эмблема смерти, – раздалось в ответ.
– Шары цветные – жертвы прошлых лет,
А знак недавней смерти – шарик белый…
В любой душе – своих страданий повесть.
Все ж заживляет раны человек,
Но если ранена у мира совесть –
Она уже не заживет вовек!
О Хиросима! Памятник зловещий!
Сто тысяч жизней оборвал вдруг взрыв,
И люди стали тенями…
Но вещи
Живут, в обломках ужас закрепив.
Останки обгорелого рояля
Как будто шепчут: «Песня умерла».
Часы в тот миг остановились, встали:
Прервалось Время под ударом Зла.
…Средь поля – колокол огромный.
Он
Оповещает речью колокольной
О каждой смерти.
Грозный, мерный звон
Сложился в песню у меня невольно:
Песня о колоколе
Из меди густой,
Из свинца он отлит.
Покрыт серебром
И над миром гудит.
Гудит его медь,
Звенит его медь,
Когда возвещает
Он чью-нибудь смерть.
Но голос печали
С величьем Добра
Связует сияющий
Блеск серебра.
Он мрак разрывает,
Как взрыв, на куски,
Велит нам, оставшимся,
Жить по-людски.
Чтоб прочь откололось
Все злое как есть,
Он славит, тот голос,
И смелость, и честь.
Тот колокол правде
Сулит торжество,
И все колокольчики –
Дети его…