Кладбище. Как перья белых птах,
Снег летит в разрытую могилу.
И рукой молящей – в головах –
Камень…
Мама, ты о чем молила?
Бросили могильщики копать,
Смотрят на дорогу, ждут кого-то.
Нет, пуста дорога! Снег да гладь…
Вновь они берутся за работу.
Заступы железные сильней
Застучали в тишине погоста.
Вышел самый старый из друзей
И сказал торжественно и просто:
– Спи, горянка!..
Ты всегда была,
Как родник – прозрачна и светла.
Ты в трудах детей своих взрастила,
Отдала последние им силы,
Всю любовь, все сердце отдала
И свершила материнский долг -
Самый высший в мире… –
Старец смолк.
IV
Чем облегчить мне тоску свою?!
Молот схватил я. В колокол бью.
Что ни удар – моя скорбь лютей…
Здесь, в Хиросиме, – царство смертей.
Смертью одной удивить нельзя,
И далеко от меня – друзья!
Здесь не поймут моего языка.
Боль моя кажется здесь мелка.
Тяжко гудит и рокочет медь.
Горько и страшно осиротеть.
Пусть даже прожил ты много лет,
Пусть многоопытен ты и сед!
Мамы не стало. Мама ушла…
И, надрываясь, колокола
Плачут об этом, гудят, гремят…
Эту тягчайшую из утрат
Трудно снести на своей стороне,
А на чужбине тяжко вдвойне.
V
Злая боль берет меня в тиски.
Ни на миг мне не дает отсрочки.
Трудно!
Совладать ли одиночке
С этим тяжким приступом тоски?!
Средь чужих, от родины далече
Я молчу, от горести чуть жив…
Кто же руки положил на плечи,
Душу мне участьем облегчив?..
С ласковым упреком шепчет кто-то:
– Разве ты – один?.. Кругом взгляни!
Хиросимы горькие сироты
Говорят:
«Нам боль твоя сродни!»
Смотрит добрым материнским взглядом
Та, что белый шар дала тебе.
И больные, в госпитале рядом,
Все сочувствуют твоей судьбе.
Вот к тебе подходит огорченный,
Что-то торопясь тебе сказать,
Незнакомец… Он – из Барселоны.
На глазах его убили мать…