Иль не ты сломя башку
По привычке рвался в бой
Первым на лихом скаку
И последним отходил?
И признался Шамилю
Ты однажды, не таясь:
«Дагестан родной люблю
Больше, чем тебя, имам!»
Он, наверно, оттого
Положиться на тебя
Мог, как ни на одного
Из наибов пятерых.
Два кувшина на плечах
Незнакомки унесли,
На кувшинах и в очах
Двух наибов отразив.
Что, хунзахский сокол, ты
Свесил голову на грудь,
Иль девичьей красоты
Был видением сражен?
Голыми руками мог
В скалах барса взять живьем,
Что ж уходит из-под ног
Твердость шага твоего?
Как наиб Хаджи-Мурат,
Родом из Хунзаха ты,
И считал, что газават
Значит больше, чем любовь.
«Что с тобой, Ахбердилав? –
Прошептал вдруг Батако. –
Будто бы пустой рукав,
Не владеешь ты собой».
И сказал он Батако:
«Знаешь сам ты, что всегда
Я бы выбрался легко,
В волчью яму угодив.
Но не выбраться, поверь,
Сколько б лестниц ни нашлось,
Мне из ямочек теперь
На шафрановых щеках.
До чего же хороша
Соплеменница твоя,
Та, что, будто бы спеша,
Первою, простясь, ушла».
Батако, как громом вдруг
Пораженный, онемел.
«Если б знал ты, верный друг,
Как безжалостна судьба!
Я ль тебя похоронил
Или сам я погребен?
Пусть хоть будешь ей немил,
Знай, твой путь не перейду».
Батако кинжалов двух
Слышал лязг в своей груди,
И казалось, свет потух
Под бровями у него.
Но в сомнения свои
Трижды выстрелил наиб,
И от собственной любви,
Застонав, отрекся он.
И взглянул Ахбердилав
На вершину, где Шатой,
Синеву небес вобрав,
Красовался перед ним.
«Батако, ты должен знать,
Кто она и родом чья,
Ибо вряд ли ей под стать
Есть красавицы у вас».