… И вскоре на каспийском побережье
Был погребен прославленный ашуг.
Но тот, кого он звал своей надеждой,
Его чунгур не выронил из рук.
И, продолжая, дело Сулеймана,
Без устали трудился Эффенди,
Так, словно он предчувствовал, как мало
Ему на свете выпадет пути.
А перед ним, как талисман заветный,
Висел чунгур старинный на стене,
И главы знаменитого «Поэта»
Уже были написаны вчерне.
Но вдруг война…
Как тяжкая работа —
Поездки репортерские на фронт.
Последняя страничка из блокнота,
Как будто заключительный аккорд.
Молчи чунгур…
Тебя, оберегая,
Не выпустят из отчего гнезда.
А тот, кто вечно на переднем крае,
Домой не возвратится никогда.
Вдова по мужу черный траур сносит,
Касаясь скорбно лопнувшей струны.
И в волосах ее густая проседь
Останется, как метка, той войны.
II
Минули годы…
Стал и я поэтом.
И как-то раз осеннею порой
В день именин друзья мои с букетом
Ворвались в дом компанией хмельной.
И среди них Капиева Наталья
Одна лишь оставалась в стороне,
Застенчиво вздыхая, словно тайну
Какую-то пришла доверить мне.
Она была оратором неважным,
Но в этот миг, румяна и смела,
Срывающимся голосом отважно
Торжественную речь произнесла:
— Расул!..
Подарок славного ашуга
Достался мне от мужа моего.
И вместо поздравления прошу я
Прими, как завещание, его.
Я взял чунгур дрожащими руками,
Предательскую проглотив слезу.
И бережно, как драгоценный камень,
Держал перед собою на весу.
С тех пор в моей кунацкой над диваном
С отцовскими вещами на стене
Висит чунгур ашуга Сулеймана
С пандуром и кинжалом наравне.
Когда я песню новую слагаю,
Гляжу на них, не отрывая глаз,
И чувствую, как музыка живая
Незримой нитью связывает нас.
А если я внезапно петь устану,
Пусть кто-нибудь подхватит мой мотив
О безднах и вершинах Дагестана —
Ориентирах нашего пути.
Пусть молодость заносчивая злее
И саклю распродать спешит на слом,
Забыв о том — что чем дрова древнее,
Тем дольше в очаге хранят тепло.