Сказание о Хочбаре, уздене из аула Гидатль, о Кази-кумухском хане, о Хунзахском нуцале и его дочери Саадат

Мы будем песню петь одну –
И племя, что от войн устало,
Провозгласит на всю страну
Хвалу и хану и Нуцалу.


...И вот однажды, в день весны,
На плоских, белых крышах хана
Запели звонкие зурны
На все пространство Дагестана.


На кровлях выстрелы гремят,
Как будто вспыхивают звезды.
И залпы сорок раз подряд
В округе сотрясают воздух.


А над Хунзахом лишь дымок
Над кровлей вьется струйкой тонкой.
У хана сын, джигит, стрелок,
Нуцал – довольствуйся девчонкой.


Так рассудил аллах. Горька
И солона Нуцала чаша.
Коня не дарят иль быка,
А принесли тарелку каши.


Лишь стихотворец невпопад
Принес Нуцалу поздравленье,
Но тотчас в ту же дверь назад
Едва унес он сочиненье.


А дочке только есть да спать.
Позор, а ей и горя мало!
И плачет потихоньку мать,
Жена несчастного Нуцала.


А весть ползет во все концы,
До каждого доходит слуха.
И вот в пыли летят гонцы –
Посланцы из Кази-Кумуха.


Подарки хана по пятам
За ними следуют арбою.
И золотое было там,
Но было там и голубое.


Нуцала горечь смягчена.
Гонцы с обратной скачут вестью,
Что Саадат наречена
Кази-кумухская невеста!


Где дети, там и плач и смех,
Но путь повествованья длинен.
В горах кружится белый снег,
Дожди проходят по долине.


И расцветает до поры
Жених в суровом горном крае.
По эту сторону горы
Растет невеста молодая.


Там поясом затянут стан,
Кинжал на поясе свисает.
Здесь жемчуг из далеких стран
На девичьей груди сверкает.


Берите, пальчики, еще
Все кольца, серьги, самоцветы.
Идут к румянцу юных щек
И ожерелья и браслеты.


У юноши в уме другое –
Седло, ружье и пистолет.
Промчалось детство золотое,
Обоим уж по двадцать лет.


Своими семьями хранимы,
Растут они, обречены.
Их узы прочно и незримо
Отцовской дружбой скреплены.


Но уж ходило средь народа
В мечетях, в саклях, у гумна,
Что, как весенняя погода,
У ханов дружба неверна.


Когда спросили у Хочбара,
Лихой абрек ответил так:
– Цена у этого товара
В базарный день один пятак.