Ведь ты виденьем можешь быть...
Приснилось мне, быть может?..
– Любимую при встрече бить?!
На что оно похоже?!
А я-то лезла вверх и вниз,
Взбиралась днем и ночью...
Как похудел ты!.. Повернись!..
Ну да, рубашка – в клочья!
Но я другую принесла.
Ты обносился лихо!
Похоже, что тебя рвала
Ветвями облепиха.
– Пускай я ободрался в кровь, –
Но здесь ты, долгожданная!
Ты – красная моя любовь!..
Любовь моя желанная!..
Привыкли к темноте глаза,
Хоть видят все – в тумане.
– Кувшин нащупал? В нем – буза.
А рядом – бок бараний.
– Благодарю! –
Муса умолк.
И – что скрывать – затрясся.
Он, как зимой голодный волк,
Впился зубами в мясо.
Все, все до косточек обгрыз,
Все обсосал он жадно.
– Возлюбленная, не сердись!
Оголодал изрядно!..
Зато сейчас я – как в раю... –
Муса, забыв печали,
Так обнял милую свою,
Что кости затрещали.
К губам любимой он приник
И целовал так сладко,
Что там, за дверью, часовых
Забила лихорадка.
Толкаясь, смотрят сквозь глазок,
Чем кончилось свиданье,
Глядят... И вдруг их сбило с ног –
Лишились вдруг сознанья...
Очнулись... Никого в тюрьме –
Ни узника, ни гостьи,
Лишь слабо светятся во тьме
Обглоданные кости.
XIII
Где Муса?
Смотря влюбленно
На родную Нафисат,
С нею он бежит по склону
Вниз, к Атаеву в отряд,
Чтобы вместе встать под знамя
Самых честных, молодых...
С распростертыми руками
Взял Атаев их – двоих.
О делах четы удалой
И поныне говорят,
От Мусы не отставала
В ратном деле Нафисат.
Оба в дни войны гражданской –
Правой, яростной войны –
Шли тропою партизанской,
Чести воинской верны.
А среди руин и пепла,
В боевом дыму, в огне,
Их любовь вдвойне окрепла,
Стала прочною вдвойне...