Горянка

«А если о подвигах честно
Ты хочешь, парторг, говорить,
То было бы очень полезно
Иную газету открыть».

И, выдвинув ящик дубовый,
В комоде газету нашел
И с гордостью, злой и суровой,
Ее положил он на стол.

А в этой центральной газете,
Что вновь развернулась, шурша,
Пред целой страной на портрете
Стоял он, ягненка держа,

«Пусть даже фотограф московский
Тебя бы с верблюдом заснял,
Не можешь ты власти отцовской
Превысить, а ты превышал,

И не оправдает газета
Поступок твой! — крикнул Иса. —
Махач на нас смотрит с портрета,
Глянь лучше ты сыну в глаза!»

«Оставь…» И, осекшись на слове,
Почувствовал в горле комок,
Папаху надвинув на брови,
Хозяин шагнул за порог.

Не молод, но ловок на зависть,
Вскочил он в седло у крыльца
И в горы, слегка пригибаясь,
Галопом погнал жеребца.

И вскоре, как в облачко канув,
Он скрылся за речкой вдали,
Я с грустью, вослед ему глянув,
Подумал: «Глупец ты, Али».

* * *

О глупая гордость, не ново
Держать тебе горцев в плену.
Всю ниву спалить ты готова,
На мышь разозлившись одну.

Черкеску, хоть взмокла до соли,
Ты снять не даешь, видит бог.
И сбросить, хоть ноют мозоли,
Ты не разрешаешь сапог.

О глупая гордость, не ново,
Что в горной моей стороне
Ты в шумных словах у иного,
А у другого — в коне.

У третьего — в знатном тухуме,
Что значит по-русски — в роду.
У горца четвертого — в сумме
Им выпитого на виду.

У тех — в амузгинских кинжалах
На кожаных ты поясах.
У тех — в кунаках разудалых,
В закрученных лихо усах.

О глупая гордость, немало
Ты пролила крови людской,
Когда же тебя под начало
Взять разум сумеет мужской?!

Дочь выгнал на улицу грубо
Али — седоусый чабан.
Иль дочь ему стала нелюба?
Иль нравился очень Осман?

Нет, ум его тверд был, как воин,
И видел Али не один,
Что Аси его недостоин
Салмана плешивого сын.