Во мглу погрузились нагорья,
Туман по ущельям клубя,
Ушла босиком ты, и вскоре
Подружки догнали тебя.
Догнали. Гурьбой обступили.
Сняла свои туфли Марин:
«Возьми. Мне другие купили,
Размер у нас вроде один».
Жакетом укрыв твои плечи,
Сказала Айша, в свой черед:
«Он теплый, из шерсти овечьей,
К тому же тебе он пойдет…»
Тебя от семьи отлучили,
Ушла ты из дома отца,
Но на стороне твоей были
Аульских подружек сердца.
Их чувства тебя согревали.
Уже позади перевал.
И ветер в бескрайние дали
Лететь тебе с ним предлагал.
А речка умчаться по склонам
Звала тебя с ней заодно…
Но вот уже в центре районном
Беседуешь ты в районе.
И под вечер в этом селенье,
Найдя у знакомых приют,
Перо обмакнув, заявленье
Ты стала писать в институт.
Лиловые сохли чернила,
Сливались с тревогой мечты.
В четырнадцать строк уместила
Свою биографию ты.
В таком родилася году, мол,
В таком-то, мол, в школу пошла.
А сколько я дум передумал,
Дней сколько провел у стола!
И с осени рыжей к апрелю,
Глянь, сколько я строк написал,
Но в них про одну лишь неделю
Я жизни твоей рассказал.
Была бы, конечно, ты рада
На почту тотчас поспешить,
Да две фотокарточки надо
К бумагам еще приложить.
И утром по улочке тесной
Дошла до второго угла
И тут фотографии местной
Шедевры увидеть смогла:
Вот скачки.
Лихой из Гуниба
Наездник, а чуть в стороне
Гафурова Абуталиба
Портрет, что запомнился мне.
Вчерашний лудильщик, он скуки
И часа не знал одного,
С набухшими жилами руки
Лежат на коленях его.
Подтянутый летчик в пилотке,
А вот вся семья, словно взвод, —
Старик поседелый в середке,
Со дней Шамиля он живет.
Доярка со знатной коровой,
С колхозной отарой чабан.
На белой подушке пуховой —
В чем мать родила — мальчуган.